Ксения Собчак: Притчи богатого юноши
Ксения Собчак поговорила с создателем и владельцем компании Gloria Jeans Владимиром Мельниковым о дешевой одежде, Священном Писании и перспективах бизнеса в России
Готовиться к разговору с Владимиром Мельниковым мне было непросто. Из различных источников вырисовывались образы двух совершенно разных людей.
Один – этакий реликт эпохи кооперативного движения и малиновых пиджаков, простецкий парень себе на уме. За спиной – фарцовка джинсами, валютные преступления, три срока в исправительно-трудовых учреждениях общей протяженностью в десятилетие. Затем – достойная восхищения верность избранному пути: из скромной фирмы по пошиву джинсов вырастает империя ритейла Gloria Jeans с сотнями торговых точек по России и всему миру и с миллиардным годовым оборотом. Но тяжелое прошлое накладывает отпечаток на манеры: поговаривали, что Владимир Мельников бывает крут с подчиненными, а в часы благодушия наставляет их притчами из лагерной жизни.
Увы, этот складненький литературный образ начисто разбивался о фигуру другого Владимира Мельникова. Благообразный седобородый старец, поселившийся в собственном доме неподалеку от Оптиной Пустыни, где, по слухам, насельничает его духовный руководитель и наставник. Человек, на полтора года отошедший от дел, чтобы скрасить последние дни смертельно больной жены. Воцерковленный православный христианин, иллюстрирующий свои суждения о политике и бизнесе цитатами из Священного Писания. В общем, наспех придуманный мною поношенный малиновый пиджак бесследно сгорел в очищающем пламени геенны.
Я как раз наносила торопливый макияж на свой когнитивный диссонанс, когда в дверях появился Владимир Мельников. Третий по счету. Почтенный джентльмен с внешностью и манерами профессора-слависта из Стэнфорда. Скромный, степенный, рассудительный и уж никак не похожий на религиозного фанатика. Мягкий «познеровский» выговор – то ли едва заметный иностранный акцент, то ли просто интеллигентская рафинированность:
– Давайте только сначала кофе выпьем? А то я долго летел, потом ехал два часа на машине. Очень устал.
О трудах и скорбях
– Откуда вы прилетели? У вас действительно такой график, что не бывает ни одного свободного дня?
– Моя последняя встреча была с таким японским гуру, мистером Такео Ямаока. Вот что он мне потом написал: «Насколько я вижу, у вас очень напряженный график, поэтому, пожалуйста, больше следите за своим здоровьем». Мы полетели в Японию из Москвы, из Японии в Чикаго, потом в Сан-Паулу, потом в Париж, потом на Афон через Салоники, потом обратно тем же путем.
– Я так понимаю, что все, кроме Афона, было деловой поездкой? Вы ездили договариваться о новых фабриках?
– Нет. Gloria Jeans – это не производственная компания, а ритейловая.
– Но большую часть пути в бизнесе вы концентрировались на производстве и не занимались собственной розницей. Жалеете об этом?
– Мы начинали бизнес в 1988 году, тогда наибольшая прибыль была в производстве. Мы шили копии Levi’s, потом стали делать H&M и другие бренды этого уровня. Когда в 2001 году опять подорожала нефть, я понял, что в России скоро все изменится. Мы увидели, что Путин направляет государство на постиндустриальный путь. Мы сразу изменили стратегию: стали строить бренд и пошли в розницу. Сегодня производство для нас побочная часть бизнеса. Изменился сам бизнес в мире. Если тридцать лет назад легкая промышленность состояла на 90% из умения шить и на 10% из «финишинга» – упаковка, маркетинг, продажи, то сейчас все наоборот.
– Я раньше почти не замечала Gloria Jeans, но, увидев ваши показатели, была поражена: более 650 собственных магазинов, выручка почти 28 миллиардов рублей, рентабельность 19%. Как я понимаю, у вас концепция такой русской Zara? Вы же фактически, как Zara, копируете чужие модели.
– Копии не работают. Когда от копии исходит новый дух – только тогда это может работать, поэтому мы должны производить то, чего нет у Zara, H&M, Gap, C&A. Мы все время ищем свое слово. Наше преимущество – быстрее делать модные вещи и продавать дешевле, чем Zara и H&M. Но те, кто ходит в Zara, не пойдут в Gloria Jeans. Поэтому давайте не будем нас с Zara сравнивать.
– Однажды вы рассказали историю о том, как Диего Ривера пришел на выставку Пикассо и увидел свои картины, которые незадолго до этого у него пропали. Вы тогда привели цитату: «Выдающиеся люди вдохновляются, великие – воруют. Воруют, но не копируют». Вы действительно дума*ете, что лучше что-то очень талантливое украсть, чем изобретать свое?
– Есть изобретения, кто-то их видит, кто-то нет. Креативен только Бог. Он создал такую великую Землю, планеты, звезды, и сколько тайн там есть. И кто-то эти тайны увидел, но не может ими воспользоваться. «Приливы есть во всех делах людских, / И те, кто их использует умело, / Пре*успевают в замыслах своих».
– Но у других вы заимствуете?
– Конечно. Так и у нас заимствуют. В Москве ребята из H&M и Zara приходят в магазины Gloria Jeans, фотографируют, одежду покупают.
– Зачем Zara фотографировать вас, если они могут сфотографировать Chanel? Я хожу на все показы моды и вижу, что через две недели после показов топовые модели уже висят в Zara.
– Во-первых, не через две недели, а через два месяца. Хотя и это небольшой срок, и пока только у Zara такой оперативный производственный цикл. Дизайнеры одежды должны быть неизвестными. Вы знаете какого-нибудь дизайнера в Zara? В Gap? Нет. Наши сотрудники иногда ездят в такие дыры, находят там таких дизайнеров, которых Zara может не найти. Но я не сравниваю себя с Zara. Zara – великая компания.
– Есть ли у русских какие-то особенности с точки зрения размера? Может быть, какая-то особая фигура, особые лекала, определяющие популярность ваших моделей.
– Европейские, американские и российские размеры примерно одинаковые. Конечно, есть какие-то особенности. В России многие женщины после тридцати лет, когда садятся на стул, волнуются: «Мои бока вы*шли или нет?». И мы должны ей сказать: «Не волнуйся, твои бока не вышли».
– У вас работает много экспатов из разных мировых компаний: Benetton, Adidas, IKEA. В России нет специалистов такого уровня?
– В России вообще нет специалистов. Если бы мы догоняли, хотели глобализации, они появились бы. Они уезжают, а почему нет? То же самое происходит во всем мире. В Китае тоже очень много западных менеджеров, это просто мировое разделение труда. Если вы сейчас поедете в Америку, то больше всего людей увидите в магазинах Apple. Поэтому в Apple взяли директором по магазинам девушку из Burberry. Дали ей пятилетний контракт на пятьдесят девять миллионов долларов.
– Многие, кто занимается производством в России, говорят, что главная проблема – найти непьющих и желающих работать людей, даже за хорошие деньги. Это правда?
– Правда. В России работать не хотят, на Украине раз в десять больше хотят работать. И могут, и хотят.
– С чем это связано? Мы же одна нация, у нас одни славянские корни.
– Разная политика.
– Это так сильно влияет?
– Давайте поумничаем? Советский Союз преподносил себя как держава индустриальная. Мы действительно с американцами бились. В 1973 году нефть подорожала, и Брежнев решил, что не надо заниматься индустриализацией, когда есть нефть. То же самое решил Путин.
– Сейчас опять уронят нефть за несколько лет.
– И уже идти будет некуда. Дело в том, что мы уже вошли в конвергенцию, в глобальный бизнес, теперь выйти оттуда будет практически невозможно. Это разруха полная. СССР до своего падения в 1991 году уже лет десять проигрывал Западу. Но ментальность русских людей до сих пор такая же: мы Союз, мы сильные, и наш противник – Америка – боится нас. Разве не кайф? Мы этим жили все! И вдруг мы упали. Когда стали строить новую страну, то сказали: индустриальная часть нам не нужна. Мы должны быть постиндустриальной страной, как американцы. Тем более у нас есть нефть и ресурсы. Россия не стала инвестировать в производство, не стала говорить «слава рабочим». Теперь появилось «слава Махмудову», который занимается металлургией, где электричество стоит две копейки, «слава Дерипаске» и так далее. Стали поощрять только тех, кто смог у власти взять что-то. Так потихонечку появилась коррупция, она разъела Россию. У страны было много денег, ими начали затыкать дыры, появились громадные социальные выплаты. Люди решили не работать. Я это знаю, потому что у нас есть благотворительный фонд, в который приходят девочки, живущие в деревнях: 5600 рублей дается за ребенка, за второго – материнский капитал 430 тысяч рублей. Они рожают, государство дает им за это деньги, плюс ко всему они ходят по фондам, где просят еще денег. Зачем работать? Она не будет искать работу, а будет рожать детей.
– По слухам, вы собираетесь выводить производство за границу. Это правда?
– В России осталось 20%. 80% переброшено в Азию.
– Уже? Так быстро?!
– Ну мы же готовились к этому ко всему. Я только не думал, что на Украине будет так плохо. А ко всему остальному готовились.
– Что происходит с фабриками на Украине?
– Спросите у бандитов.
– Ополченцев или украинцев?
– Да мне все равно. Я не знаю. Бандиты захватили, я туда не ездил и не знаю, кто там. Директора заводов говорят, что пришли бандиты, машинки забирают. Я сказал: закройте фабрики, мы же деньги не платим.
– Обычно ведь приходят оружие забирать или что-то, что помогает в войне?
– Давайте эти детские разговоры закончим. Бандиты они и есть бандиты, они забирают все. Помните «Свадьбу в Малиновке»? Они же там одеяло забирали пестрое.
– То есть они сказали: «Если вы не хотите, чтобы остановились заводы, то платите нам»?
– Стали требовать денег за то, что живые. Вы что, не помните девяностые годы? Приходили бандиты и говорили: дайте денег. Теперь то же самое. Мы закрыли заводы. Сейчас вроде как одни бандиты угнали других бандитов, власть взяли, но теперь нет света, воды и газа.
– А что с людьми?
– У кого были деньги, те убежали в Москву или куда-то еще, остальные сидят в подвалах и ждут света.
О царях и Отечестве
– В России сейчас идет патриотическая волна. Вы не боитесь, что джинсы, которые присутствуют и в вашем ассортименте, и в названии марки, станут негативной ассоциацией, как, например, уже стал McDonalds?
– Да, мне уже написали письмо. «Мы от лица всего Краснодарского края требуем: уберите иностранные названия со своих маек и джинсов, потому что мы хотим видеть русское».
– И что вы отвечаете?
– Ничего.
– Вы не задумывались о том, чтобы выпустить какую-то патриотическую линию?
– Нет, я не патриот. Патриотизм – последнее прибежище негодяев.
– А как же делать бизнес? Вот здесь людям не хочется, чтобы в названии было слово jeans.
– Пускай сначала снимут джинсы, потом уберем слово.
– Как вы себе представляете дальнейшую стратегию?
– Пусть будет так, как будет, а я буду делать то, что должен делать. Думаю, в 2015 году мы переедем. Центральный офис уедет из этой страны.
– В последние годы вы много вкладывали в развитие бизнеса в России. Что теперь с этим со всем?
– Ничего. Будет работать. Страна-то остается. Так же будет все работать, будет расти бизнес, будет производство. Все останется. Только чтобы развитие было глобальнее, мы уедем в Гонконг.
– Несмотря на то что многие ваши фабрики стали градообразующими для нескольких городов Ростовской области, во время кризиса 2008 года Gloria Jeans отказались включать в список системообразующих компаний, которые могли получить господдержку…
– Слава Богу.
– Но вам же тогда тяжело было?
– Зато сейчас легко. Когда проходишь тяжесть, потом становится легче. Надо уметь ее пройти. Кто пройдет – станет сильнее, толк будет.
– Почему российская индустрия моды по сути не существует? Есть талантливые дизайнеры, которые имеют большой успех, – Вика Газинская, Денис Симачев, но это все абсолютно неприбыльно как бизнес. Почему?
– Талантливый человек становится великим, когда его воспринимает потребитель. Если бы люди не читали Толстого, он бы не был великим писателем. Это же простая истина. В России не может появиться свой H&M, потому что H&M дают в торговых центрах сделать большой магазин площадью 1500 квадратных метров, а нам не разрешают.
– Почему не разрешают?
– Не видят нас. Мы же из деревни, центральный офис в Ростове-на-Дону. Из российских компаний только «Спортмастеру» удалось как-то доказать, что они могут быть якорным арендатором. А в остальных не верят. Но сейчас это будет наш следующий шаг, мы будем этого добиваться. Хотя, наверное, не в этой стране.
– Почему не в этой стране?
– В стране строится государственный капитализм. Нравится? Мне не нравится. Меня там нет, рыночникам и предпринимателям там делать нечего.
– Вы считаете, что государство заберет под свой конт*роль все крупные предприятия?
– Мне неинтересно жить в стране, где – как правильно сказать?.. «Но есть один закон, который вечен, – уметь следить, рассчитывать и ждать, и будет твой успех навеки обеспечен». Страна решила пойти путем мобилизационного государственного развития, это не мой путь. У нас в стране было несколько больших реформ. Была реформа Петра – мобилизационная. Была реформа Александра II – освобождение, он ее провел – его убили. Была реформа Сталина, тоже мобилизационная. Наше правительство сделало выбор между реформой Александра II, реформой освобождения, и мобилизационной реформой Сталина и Петра.
– Мне кажется, проблема в том, что мы не выбрали ни один, ни другой путь. У нас нет мобилизации населения на работу, есть кормежка населения бюджетом.
– Мы же не знаем того, что видят эти ребята. Они выбрали мобилизационный путь. Пока мы в осаде, но люди, которые правят страной, думают, что мы победим.
– А вы как думаете?
– Я думаю, нет. Но кто я такой? Я предприниматель. Я хочу развиваться, поэтому еду туда, где наш бизнес будет развиваться. Я вижу свою Gloria Jeans, вижу людей, которые ею живут. Я понимаю, что никогда ее снова не построю.
Вчера приезжал консультант, парень из Америки, и говорит: «Зачем вы едете в Гонконг? Это же огромный риск!» Я ему ответил: «Мы умрем в России, и мы умрем, поехав в Гонконг, но здесь мы умрем, ничего не делая, а там мы умрем, совершенствуясь. Здесь мы умрем как рабы, а там – как победители».
Интермедия в магазине
Я решила, что самое время сменить мрачно-торжественную тональность разговора на что-то более жизнеутверждающее. Девушки в таких ситуациях нередко отправляются на шопинг, покопаться в тряпках. Оставалось только ненавязчиво заманить в магазин моего собеседника, благо ближайший Gloria Jeans оказался буквально за углом.
– Я специально назначила встречу в торговом центре, чтобы мы зашли с вами в ваш магазин.
– Я в магазины не хожу.
– Не пойдете?
– Ну, с вами пойду. Но вообще я не хожу в свои магазины, я их вижу двадцать лет, мне плохо становится.
– А одежду своего производства носите?
– Ношу. Конечно, я люблю дорогие костюмы. Я же модник. Но на работе – Gloria Jeans, к Ксении Собчак – Gloria Jeans, ко всем этим великим – Gloria Jeans. В 2000 году меня, как успешного представителя среднего бизнеса, пригласили на форум в Давосе. Вместе со мной за столом сидел основатель компании «Майский чай» Игорь Лисиненко. Рядом с нами сел CEO Macro System и спрашивает: «Вы где работаете?» Я ему отвечаю: «В Gloria Jeans». «А что вы носите?» – говорит он. Раз – а я сижу весь в армани-шмармани. «А вы что делаете?» – спрашивает Игоря. – «Майский чай». – «А что вы пьете?» Игорь достает из кармана пакетик «Майского чая» и кладет на стол. После этого CEO Macro System с Лисиненко три часа разговаривал, а ко мне вообще не поворачивался, как будто меня нет за столом.
Между тем мы оказались в торговом зале магазина. «Ну что, все модненько и современно, сразу видно – крутой бренд», – сказала я себе.
Однако вещи, разложенные по полкам, вызывали вопросы. Точнее, ровно один вопрос, который я без лишних церемоний и задала владельцу бренда.
– Честно говоря, какое-то оно все не очень модное... Я не понимаю, почему люди хотят это все покупать.
– Потому что это стоит…
– ...1000 рублей. За 1000 рублей в Zara можно купить точно такую же кофточку.
– Идите посмотрите, 2500 она будет стоить в Zara.
– Но она моднее будет. А это вот ничего, кстати… Свитер с люрексом, ну куда сейчас этот свитер с люрексом?
– Ну, кому-то он нравится. Вам – нет, а другим нравится. Вы в «Магните» покупаете что-нибудь? Наверное, нет. Но у них оборот почти 600 миллиардов рублей.
– Сколько здесь сегодня было покупателей?
– Давайте спросим у менеджера. Сколько чеков сегодня пробито?
Хлопотливая дама-менеджер явно старалась произвести впечатление на начальство. Покопавшись в электронных устройствах, она торжественно огласила цифру: триста один. На часах была всего половина второго, и результат не мог не ошеломлять.
– Эти цифры надо сравнить с конкурентами, – деловито объявил Мельников. – Давайте зайдем к соседям, в Sela, и спросим сколько. Только вы давайте без меня, вам они ответят.
Я зашла в соседний магазин Sela и занялась коммерческим шпионажем:
– Послушайте, у нас тут с молодым человеком возник небольшой спор. Вы не могли бы сказать, сколько человек прошло у вас сегодня через кассу? Ну посмотрите, пожалуйста, у вас же есть кассовые чеки!
Получить заветную цифру – 42 – оказалось легче легкого. Я победно возвестила ее Владимиру:
– 301 и 42 – это хорошая разница. А говорят, в стране кризис... Послушайте, но кассирша из Sela мне про эти 42 чека сказала с такой гордостью! Что-то тут не так. Может, вы заранее позвонили вашей сотруднице и подговорили ее завысить показатель?
Но Владимиру уже не нужно было намекать, что налицо факт легкого очковтирательства. Он сам углубился в компьютер:
– Где вы видели 301?
– 82 чека было пробито, – признала хлопотливая дама. – Но штук в чеках – 301. На каждый чек четыре вещи!
Я не преминула оттоптаться на возмущенном Мельникове:
– Вот, кстати, у Путина та же проблема. Видите, для вас тут попытались потемкинскую деревню построить.
– Ну, для Лены главное – штуки в чеке, а для меня – сколько чеков, – заступился Мельников за сотрудницу. – Все продажи так или иначе зафиксированы в системе. Смотрите: вот наша страна, и раз в час мы видим, что у нас делается. Каждый час каждый из 650 магазинов можно проверить. Такой системы больше нет нигде.
– А рост есть по сравнению с прошлым годом?
– Сейчас посмотрим. Может, и нет роста... Статус на час дня. Продажи на 9,2% больше, чем в прошлом году. Северо-Западный регион – минус 0,3%, а вот Центральный – плюс 17,9%. В этом магазине по сравнению с прошлым годом – плюс 30%. Средний чек – 1154 рубля.
Мельников и менеджер магазина вступили в эзотерический диалог: «У меня там три терминала стоит!» – «А здесь минус сорок в Солнцево». – «Он на вечернем трафике стоит, он же у нас разделен по зонам». – «А, это детский». – «Их надо вместе смотреть, и взрослый, и детский...» Поняв, что смысл разговора полностью ускользает от меня, я решила вернуть Владимира Мельникова к темам животрепещущим, представляющим интерес для меня и широкой публики.
О вере и принципах
– Хочу спросить о вашем взрывном характере. Правду ли говорят, что вы на работе можете и компьютером кинуть в сотрудников?
– Ну, это было давно... Тюрьма дает свои навыки. Ходорковский писал в одной из своих статей, что за десять лет у него даже язык изменился. Навыки, которые дает тюрьма, остаются в человеке. Я десять лет в тюрьме просидел.
– У вас такая невероятная биография. Почему в 1992 году, когда вы вышли на свободу, выбрали именно такой бизнес? Это ведь было время невероятных возможностей! Можно было всю страну перекроить. Это связано с тем, что вы не хотели идти в политику?
– Я религиозный человек, у меня есть правила моего наставника. Он сказал: «Никогда!» – это было еще в 1993 году. Когда я пытался пройти в Думу, как идиот.
– Вы все-таки хотели в какой-то момент?!
– Конечно, хотел. Я у Гайдара работал, бегал-прыгал. И мой наставник говорит: «Вот тебе правило: никогда с властью не имей никаких дел вообще». Ни губернаторы, ни митрополиты...
– Как вы относитесь к тому, что имя Гайдара и его реформы сейчас подвергаются переоценке?
– Уже нельзя об этом говорить, что прошло, то прошло. Там была одна проблема: они очень быстро сдались. Стали искушаться деньгами, как все остальные. И Ходорковский, и – нельзя сейчас говорить о Евтушенкове, потому что он в плохой ситуации... – но эти ребята получили куски, которые не должны были получать.
– Не просто же так им достались эти куски. Если бы вы там оказались, вы не подняли бы кусок? Давайте честно.
– Честно – нет. В 1980-х годах мы фарцевали в аэропорту Шереметьево, привозили компьютеры из Америки. Потом нас выгнали оттуда другие фарцовщики, то есть уже спекулянты с деньгами. Приехали эти ребята-комсомольцы и сказали комитетчикам, и комитетчики к нам подошли и сказали, что в следующий раз посадят, и моего приятеля посадили. А от кого же были эти ребята? От Велихова, который дал много денег. Велихов выступал от Министерства обороны, от КГБ, у них не было компьютеров. Так вот всё это и есть те ребята, которые взяли заводы и фабрики. Все были комсомольцы и имели бумагу из Комитета. Вы говорите, что это честный бизнес? Я говорил, что тех ребят, которые начинали в банковском или энергетическом бизнесе, убьют. И их убили. Всех, кто пришел не из-под власти, не вместе с Комитетом, – их всех убили.
– Не всех. Вот Искандер Махмудов работает.
– Тоже, наверное, с кем-то, с властью. А я ее не любил с самого начала. Я не люблю государство ни в каком виде. Они такие же, как обычные бандиты. Когда они исполняют свои правила – тогда с ними можно, и с теми и с другими. В Китае в 1989 году после Тяньаньмэня эти ребята позвали всех бизнесменов и сказали: вот вам правила, по ним будете жить. Прошло двадцать пять лет, и они ни одно правило не поменяли.
– То есть китайская модель вас устраивает?
– Нет. Но правила не меняют.
– А какая модель вас устраивает?
– Самая лучшая – конечно, американская.
– Мне кажется, у нас в стране в целом не очень любят предпринимателей – людей, по-настоящему достойных уважения. Вы прошли тюрьму, вы должны знать: «Это барыга, а настоящие блатные не работают...» Вот в Америке уважают людей, которые чего-то достигли.
– Пилигримы, уехавшие в Америку, – это люди, которые искали свободу, предпринимательства в том числе. В феодальной Европе и России предприниматели – это люди, которые должны были принести феодалу деньги. Так до сих пор и происходит.
– Есть такой философ и писатель Макс Вебер, он написал книгу «Протестантская этика»...
– Читал, конечно.
– ...Он сравнивал католиков и протестантов. И пришел к выводу, что страны с протестантской этикой достигли бóльших успехов, чем, к примеру, католики. Не кажется ли вам, что ситуация в нашей стране связана с фундаментальными проблемами русских, которые, в свою очередь, коренятся в этике православия? И вообще в христианстве, потому что в Писании сказано, что легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Божие. То есть проблема лежит в религии. А вы человек религиозный, но при этом строите большой бизнес. Я увлекаюсь историей религии, я верующий человек, хотя и нерелигиозный.
– Не может быть верующий и нерелигиозный... Хотя нет, может. Апостол Иаков писал: «И бесы веруют, и трепещут».
– Не будем вдаваться в богословский спор. Как вы думаете, не мешает ли православная этика предпринимательству?
– Во-первых, нет православной или католической этики, есть христианство. Мы живем ради Иисуса Христа, и другого ничего нет. И есть ветви – протестантская, католическая. В каждой из них есть свои течения. В православии тоже есть течения – славянофилы и западные православные, которые говорят: милость выше жертвы. А что такое милость? Надо создавать, давать людям блага, очень много работать. А славянофилы говорят: Россия должна быть великой, ради этого можно идти на любые жертвы. И работать не обязательно. Есть и те и те.
– То есть ситуация в России связана в том числе с главенствующей религией – православием?
– Да, с отстаиванием глубоко консервативной части своих ценностей. Я с вами согласен. Если бы мы могли найти какой-то паритет между этими ценностями и жизнью человека...
– Но вы же нашли, судя по тому, что вы успешный бизнесмен и при этом верующий человек.
– Для себя нашел... Но в той притче про игольное ушко, которую вы вспомнили, начало такое. К Иисусу подошел один юноша и спрашивает: «Учитель, как мне попасть в Царствие Небесное?» А Иисус говорит: «Ничего особенного нет в этом: не кради, не убивай, не лжесвидетельствуй – и будешь там». Тот говорит: «Это мой баланс ценностей, я так и делаю». Иисус говорит: «Ну и молодец». Тот собрался уходить, и вдруг Иисус полюбил этого юношу – такой хороший молодой человек. И говорит ему: «А хочешь быть совершенным? Пойди продай все, раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах». Юноша ушел опечаленный, потому что был очень богат. Тогда Петр спрашивает: «Кто же тогда может спастись?!» И Иисус говорит: «Человеку это невозможно, но все возможно Богу». И я прошу Бога, чтобы Он дал мне силу сделать такой самый великий поступок в моей жизни. Скорее всего, этого не будет – я все оставлю, это мои заработанные деньги.
– Но вы мне позвоните, если решитесь, чтобы я встала в очередь, когда вы раздавать будете.
– Вы не можете быть в той очереди. Дай вам Бог никогда не стать нищей.
Блиц-интервью
– Очень глубоко и серьезно мы с вами копаем. Давайте все же завершим наш разговор моей коронной четверкой простых вопросов. Вопрос первый: назовите трех самых талантливых, на ваш взгляд, бизнесменов России.
– Это люди, которые сделали бренд, и это люди честные. На первом месте – Сергей Брин, великое имя, великий бренд Google. Андрей Коркунов – он создал бренд и ушел из него. Галицкий, хотя я его не знаю.
– Вопрос второй. Представьте себе, что у вас только один миллион долларов и вот сегодняшняя ситуация в стране. В какой бизнес вы бы вложили эти деньги при прочих равных?
– Ни в какой.
– То есть вложили бы в другую страну?
– Нет, у меня возраст уже… Я бы раздавал нищим и пошел бродить по стране.
– Вопрос третий: представьте, что у вас есть волшебная палочка и уникальная возможность изменить три любых закона в России. Какие законы вы бы изменили?
– Я об этом не задумывался… Самая большая ценность для меня – свобода. Если буду думать о себе, то, значит, не буду думать о всей стране. Глупо делать свободу для себя. Мы ведь хотим, чтобы страна изменилась к лучшему? Но свободой так тяжело управлять, и те страны, которые не могут управлять свободой, свободными не будут. Я могу только просить Бога сделать так своей волшебной палочкой, чтобы тысяче больных в Ковалевке (крупнейшая психиатрическая больница в Ростовской области. – Прим. авт.), которые лишены того ума, который есть у нас, опять вернули ум.
– Это ведь не закон.
– Я не по закону. Я бы просто отказался от этой палочки.
– Вы серьезно?! Да вся страна вас бы просто возненавидела.
– Она бы ненавидела меня еще сильнее, если бы я что-то сделал. Я отказываюсь от палочки.
– Вопрос четвертый. Если бы у вас была возможность «убить» один любой бренд – что бы это было?
– Я бы с удовольствием убил какой-то бренд, но у меня есть опыт: я знаю, что, когда нет конкуренции, ты стагнируешь. Поэтому нельзя этого делать. Потому у нас так плохо в стране, что монополия государственного капитализма находится вне конкуренции. Стагнирует вся страна. Мне ни с кем не приятно конкурировать, я бы всех убил, но по закону я должен быть с ними, иначе умру. Помните, Вольтер сказал: «Я ненавижу то, что вы говорите, но я отдам жизнь за ваше право это говорить».