Классики и современники

[Чубук]

https://youtu.be/YIEHZu1iF0o

[rummi]

Ещё один день, ещё одна ночь
Цветные фанфары зовут меня прочь
Православие стоит на страже,
Зорко корит меня пальчиком,
чтобы стал я Дедом Мазайчиком
Мышь в коробке моих сновидений,
грязно ругаясь, грызёт сыр откровений --
скользкий и липкий;
возбуждённый, как Эйфелева башня,
вбитая булавкой в темя парижских шашен
Из-за излучины Угрюм-реки выплывает Сенька Разин,
царедворцам он очень опасен
Сабелькой машет, по волнам лихо пляшет;
зовёт с собой - чинить разбой
за долами, за лесами, за глубокими морями -
в краю принцев и нищих с Большой государственной печатью
Лиха беда начало
Разойдёмся, забалуем, облюбуем горбушку Земли Обетованной
без фекальных отложений нефтяных и газовых горизонтов
Шербурские зонтики раскинули перепончатые лапы,
в них стучится беспонтовым дождём небесная слякоть
Лишь хлебные караваи снопов смиренно ютятся под дырявым остовом небес,
из многочисленных дырочек которого подглядывают боги-фетишисты,
в стремлении обрести калейдоскоп изжёванных наслаждений
А за всем этим безобразием высятся качели Лунной радуги,
навсегда соединившие нас.


https://www.youtube.com/watch?v=SuHABhdcNBI

[rummi]

Одно давно забытое воспоминание зашевелилось в нём и вдруг разом выяснилось...

Это было в Швейцарии, в первый год лечения, даже в первые месяцы. Тогда он еще был совсем как идиот, даже говорить не умел хорошо, понимать иногда не мог, чего от него требуют. Он раз зашел в горы, в ясный солнечный день, и долго ходил с одною мучительною, но никак не воплощавшеюся мыслию. Пред ним было блестящее небо, внизу озеро, кругом горизонт светлый и бесконечный, которому конца-края нет. Он долго смотрел и терзался. Ему вспомнилось теперь, как простирал он руки свои в эту светлую, бесконечную синеву и плакал.

Мучило его то, что всему этому он совсем чужой. Что же это за пир, что ж это за всегдашний великий праздник, которому нет конца и к которому тянет его давно, всегда, с самого детства, и к которому он никак не может пристать. Каждое утро восходит такое же светлое солнце; каждое утро на водопаде радуга; каждый вечер снеговая, самая высокая гора там, вдали, на краю неба, горит пурпуровым пламенем; каждая "маленькая мушка, которая жужжит около него в горячем солнечном луче, во всем этом хоре участница: место знает свое, любит его и счастлива"; каждая-то травка растет и счастлива!

И у всего свой путь, и всё знает свой путь, с песнью отходит и с песнью приходит; один он ничего не знает, ничего не понимает, ни людей, ни звуков, всему чужой и выкидыш. О, он, конечно, не мог говорить тогда этими словами и высказать свой вопрос; он мучился глухо и немо; но теперь ему казалось, что он всё это говорил и тогда, все эти самые слова, и что про эту "мушку" Ипполит взял у него самого, из его тогдашних слов и слёз. Он был в этом уверен, и его сердце билось почему-то от этой мысли...

https://www.youtube.com/watch?v=nmjsL5qjDvo

[rummi]

«На четвертый день мы пришли в Лавру изнуренные и голодные. В трактире мы переменили запыленные платья, умылись и поспешили в монастырь отслужить молебен. На паперти встретили мы слепого нищего.

Он дряхлою дрожащею рукою поднес нам свою деревянную чашечку, все мы надавали ему мелких денег; услыша звук монет, бедняк крестился, стал нас благодарить, приговаривая:

«Пошли вам Бог счастья, добрые господа; а вот намедни приходили сюда тоже господа, тоже молодые, да шалуны, насмеялись надо мною: наложили полную чашечку камушков. Бог с ними!»

Помолясь святым угодникам, мы поспешно возвратились домой, чтобы пообедать и отдохнуть. Все мы суетились около стола, в нетерпеливом ожидании обеда, один Лермонтов не принимал участия в наших хлопотах; он стоял на коленях перед стулом, карандаш его быстро бегал по клочку серой бумаги, и он как будто не замечал нас, не слышал, как мы шумели, усаживаясь за обед и принимаясь за ботвинью.

Окончив писать, он вскочил, тряхнул головой, сел на оставшийся стул против меня и передал мне вышедшие из-под его карандаша стихи:

У врат обители святой
Стоял просящий подаянья,
Бессильный, бледный и худой
От глада, жажды и страданья.

Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.

Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою,
Так чувства лучшие мои
Навек обмануты тобою!»

https://www.youtube.com/watch?v=Gqu8p7vclLU

[=B O N D=]

Дай бог! Дай бог слепцам глаза вернутьи спины выпрямить горбатым.
Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,
но быть нельзя чуть-чуть распятым.
Дай бог не вляпаться во власть
и не геройствовать подложно,
и быть богатым — но не красть,
конечно, если так возможно.
Дай бог быть тертым калачом,
не сожранным ничьею шайкой,
ни жертвой быть, ни палачом,
ни барином, ни попрошайкой.
Дай бог поменьше рваных ран,
когда идет большая драка.
Дай бог побольше разных стран,
не потеряв своей, однако.
Дай бог, чтобы твоя страна
тебя не пнула сапожищем.
Дай бог, чтобы твоя жена
тебя любила даже нищим.
Дай бог лжецам замкнуть уста,
глас божий слыша в детском крике.
Дай бог живым узреть Христа,
пусть не в мужском, так в женском лике.
Не крест — бескрестье мы несем,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай бог ну хоть немного Бога!
Дай бог всего, всего, всего
и сразу всем — чтоб не обидно...
Дай бог всего, но лишь того,
за что потом не станет стыдно.
1990

[=B O N D=]

[Чубук]

https://youtu.be/EzVw2Sz32Z4

https://youtu.be/isaps5brWU8

[Чубук]

https://youtu.be/wrxNrRe0cwc

[=B O N D=]

http://smartfiction.ru/prose/telegram/

[rummi]

Продублирую здесь, с вашего разрешения.

готов с большим удовольствием выслушать, лишь бы еще запутанней не вышло. Это наверное самая любимая их песня

Там всё прозрачно:

Апостол Андрей Первозванный (поскольку был призван Христом первым: перво—званный) и его брат апостол Пётр были в миру галилейскими рыбаками.

Отсюда и отсыл к их промыслу через рыбалку и "доставал из воды пескарей".

Намеренно использованная уничижительная по отношению к их улову метафора "доставал пескарей", соотнесённая к "а Спаситель доставал погибших людей" — к земным деяниям Христа, в число которых входили и воскрешения из мёртвых,

(но в большей степени — к спасению человеческих душ, поскольку порой смерть духовная гораздо страшнее смерти физической),

ещё больше формирует ощущение ничтожности и суетности мирских целей и помыслов человека:

Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы,
и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков.
И они тотчас, оставив сети, последовали за Ним.

С вводными разобрались, надеюсь.

Далее Кормильцев осознанно отступает от канонического текста, чтобы перейти к другому моменту, связанному именно с хождениями по воде,
в которых, кстати, принимал участие не сам Андрей, а упоминаемый выше его брат — апостол Пётр. И случилось хождение по воде уже позже, а не в момент первой встречи Спасителя с братьями.

Но Пётр рифмуется плохо, поэтому Кормильцев, видимо, и выбрал иного героя повествования — его брата, что абсолютно не меняет смысл:

В четвертую же стражу ночи пошел к ним Иисус, идя по морю.

И ученики, увидев Его идущего по морю, встревожились и говорили: это призрак; и от страха вскричали.

Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: ободритесь; это Я, не бойтесь.

Петр сказал Ему в ответ: Господи! если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде.

Он же сказал: иди. И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу,

но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! спаси меня.

Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился?

Вокруг этого случая и построено, собственно, содержание песни.

Думаю, ещё надо пояснить сам припев:

Видишь — там, на гоpе возвышается кpест — гора Голгофа и крест, на котором был распят Спаситель, искупив грехи человечества

Под ним десяток солдат — римская охрана под возвыщающимся над ними крестом с распятым Христом

повиси-ка на нём — образно: обрети веру, пройдя путём Христа — через уготованные горести и испытания.

А когда надоест, возвращайся назад — гулять по воде со мной — только пронеся по жизни свой крест, укрепившись в вере в бессмертие души и выполнив уготованное предназначение, возможно будет встать рядом с Христом, то есть обрести утраченный Рай и жизнь вечную подле Господа.

но, Учитель, на касках блистают рога, черный ворон кружит над крестом! — проявляется малодушие Андрея перед лицом неминуемой физической смерти и предшествующими ей мучениями. Рога на шлемах солдат (хотя они были присущи, скорее, германским племенам, с которыми Рим вёл войны) и кружащийся чёрный ворон, символизируюший собой неминуемую погибель, лишь подчёркивают его ужас, тут явный отсыл к народной: "Чёрный ворон, чёрный ворон, что ты вьёшься надо мной?"

объясни мне сейчас, пожалей дурака, а распятье оставь на потом — Андрей явно не понимает (или лукавит, чтобы отправиться в Рай обходным путём), что только пройдя через тернии, возможно обрести звёзды. Андрей же хочет обрести всё сразу и без хлеба, не желая нести уготованный крест.

И итоговое четверостишье:

Онемел Спаситель и топнул в сердцах
по водной глади ногой:
— Ты и верно дурак!
И Андрей в слезах побрел с пескарями домой

Ну, тут явный отсыл к булгаковскому Левию Матвею (в романе — ученик Иешуа, символизирующий апостолов), ведущего разговор, но уже с антагонистом Христа — дьяволом в образе Воланда:

— Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, — ты глуп, — ответил Воланд.

Скажу откровенно, именно по причине присутствия последнего куплета, эта песня у меня вызывает оскомину противоречивые чувства: Господь есть само добро, который никому из апостолов не поставил в укор малодушие и даже предательство, тем более в подобной оскорбительной форме.

Как видим из Писания, Спаситель как раз наоборот — протянул руку, когда потерявший веру (метафорически — тонущий) апостол воззвал к Нему с призывом о помощи.

Пётр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу,

но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! спаси меня.

Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился?

Поэтому последний куплет,

Онемел Спаситель и топнул в сердцах
по водной глади ногой:
— Ты и верно дурак!
И Андрей в слезах побрел с пескарями домой.

искажающий сущность Христа до уровня антагониста — антихриста, упомянутого у Булгакова в образе Воланда, с его

— Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, — ты глуп, — ответил Воланд.

рушит всю песню до самого основания.

Тем самым Кормильцев фактически проповедует искажённого Христа.

По Кормильцеву получается, что Господь высокомерно отвернулся от своего сподвижника, прекрасно зная о слабостях, свойственных любому человеку.

И Андрей в итоге так и остался ни с чем — "не обретя Cвет", выражаясь по-булгаковски.

Если даже предположить, что Кормильцев подразумевал не конкретно апостола, а абстрактно тех, кто хочет пройти в Рай "с чёрного хода", то всё равно форма выбрана явно неудачно, поскольку и к ним Господь милостив, если перед уходом в мир иной смиренно примут Его и искренне покаются в грехах, которые так и не смогли преодолеть при жизни.

Поэтому со стороны Кормильцева это была явная провокация — его излюбленный творческий приём и жизненное кредо. Он был соткан из противоречий.

Именно единство и борьба его собственных внутренних противоположностей, присущая, кстати, и Достоевскому, дала столь высокий творческий потенциал.

Надеюсь, теперь всё абсолютно понятно. Если остались ещё вопросы — буду рад их осветить в меру возможностей.

[rummi]

«Её стихи всегда обдуманны, умны, в них есть острая наблюдательность, направленная как вовне, так и в глубь души; они всегда сделаны просто, но изящно и с большим мастерством».



Зинаида Гиппиус родилась 20 ноября 1869 года в России, в маленьком уездном городке Белеве. Детство ее проходило в семье юриста, обрусевшего немца.

Первые ее тексты были опубликованы в 1888 году, а уже через год, в 1889 году, она выходит замуж за Д.С.Мережковского и переезжает с ним в Петербург. По словам Гиппиус, с мужем они прожили 52 года, не разлучаясь ни на один день.

В ранних стихотворениях Гиппиус, четко прослеживалось влияние С.Я. Надсона. Но позже, преодолев эту зависимость, Зинаида Николаевна, в глазах участников литературной жизни России становится олицетворением декаданса и её гордо именуют «декадентской мадонной».

На протяжении двух десятилетий перед началом революционных действий в России (1905 г.), Гиппиус пропагандирует сексуальное раскрепощение, называемое ею «крестом чувственности». Так же выступает противницей «учащей Церкви», возглавляет «Религиозно-философские собрания» (1901–1904), на которых рассматривается программа «неохристианства».

Гиппиус была критиком и писала под псевдонимом Антон Крайний, в этом образе она становилась проповедником символизма и философских идей. Она постоянно публиковалась в журналах «Русское богатство», «Весы». В целом, Гиппиус достаточно негативно относилась к состоянию русской художественной литературы. По ее мнению это было связано с кризисом религиозных основ жизни и крахом общественных идеалов, которыми жил весь 19 век.

Октябрьская революция 1917 года, для Гиппиус была переломным моментом, к ней она относилась крайне негативно и с непримиримой враждебностью. Это было видно из книг: «Последние стихи» (1914-1918) и «Петербургские дневники», частично изданных в эмигрантской периодике 1920-х годов, а после опубликованных на английском в 1975 г. и на русском в 1982.

В одной критической статье Гиппиус было написано: «Россия погибает безвозвратно и наступает власть Антихриста, а на руинах культуры бушует озверение»

В своих дневниках Гиппиус детально описывала смерть старого Русского мира и восхождение нового. Дневники Гиппиус, представляла как отдельный литературный жанр, обладающий способностью показывать «течение жизни как есть» и фиксировать «исчезнувшие из памяти мелочи», по которым будущее поколение сможет восстановить достоверную картину прошлых событий.

Вражда с революцией заставила Зинаиду Николаевну порвать с теми, кто поддерживал и принял революцию, а именно – с Брюсовым, Блоком, А. Белым. История этого разрыва и показ идейных противоречий, приведшие к октябрьской революции, заключается в мемуарном цикле Гиппиус – «Живые лица» (1925). В отличие от Блока, который воспринимал революцию как – «взрыв стихий и очистительного урагана», Гиппиус воспринимала её как «потрясающая скука и «тяжелое удушье однообразных дней» и все это внушает мысли - «Хорошо бы ослепнуть и оглохнуть».

Гиппиус эмигрирует из России в Европу, и ее творческая активность постепенно затухает. Она все больше убеждается, что поэт не может творить вдали от Родины и в душе остается «тяжелый холод». Душа мертва, как «убитый ястреб». Эти метафоры становятся ключевыми в последнем сборнике Гиппиус «Сияния» (1938). В 1941 году умирает муж и Гиппиус посвящает свое оставшееся время работе над его биографией, и не окончив ее, умирает в 1945 году в Париже.

Дьяволёнок

Мне повстречался дьяволенок,
Худой и щуплый - как комар.
Он телом был совсем ребёнок,
Лицом же дик: остёр и стар.

Шел дождь... Дрожит, темнеет тело,
Намокла всклоченная шерсть...
И я подумал: эко дело!
Ведь тоже мёрзнет. Тоже персть.

Твердят: любовь, любовь! Не знаю.
Не слышно что-то. Не видал.
Вот жалость... Жалость понимаю.
И дьяволенка я поймал.

Пойдём, детеныш! Хочешь греться?
Не бойся, шерстку не ерошь.
Что тут на улице тереться?
Дам детке сахару... Пойдёшь?

А он вдруг эдак сочно, зычно,
Мужским, ласкающим баском
(Признаться - даже неприлично
И жутко было это в нём) -

Пророкотал: "Что сахар? Глупо.
Я, сладкий, сахару не ем.
Давай телятинки да супа...
Уж я пойду к тебе - совсем".

Он разозлил меня бахвальством...
А я хотел ещё помочь!
Да ну тебя с твоим нахальством!
И не спеша пошёл я прочь.

Но он заморщился и тонко
Захрюкал... Смотрит, как больной...
Опять мне жаль... И дьяволенка
Тащу, трудясь, к себе домой.

Смотрю при лампе: дохлый, гадкий,
Не то дитя, не то старик.
И все твердит: "Я сладкий, сладкий..."
Оставил я его. Привык.

И даже как-то с дьяволенком
Совсем сжился я наконец.
Он в полдень прыгает козлёнком,
Под вечер - тёмен, как мертвец.

То ходит гоголем-мужчиной,
То вьется бабой вкруг меня,
А если дождик - пахнет псиной
И шерстку лижет у огня.

Я прежде всем себя тревожил:
Хотел того, мечтал о том...
А с ним мой дом... не то, что ожил,
Но затянулся, как пушком.

Безрадостно-благополучно,
И нежно-сонно, и темно...
Мне с дьяволенком сладко-скучно...
Дитя, старик,- не все ль равно?

Такой смешной он, мягкий, хлипкий,
Как разлагающийся гриб.
Такой он цепкий, сладкий, липкий,
Всё липнул, липнул - и прилип.

И оба стали мы - едины.
Уж я не с ним - я в нём, я в нём!
Я сам в ненастье пахну псиной
И шерсть лижу перед огнём...

[rummi]

Веет нежно белою позёмкой,
укрывая слюдяные окна луж,
А в залитой сумраком избёнке
горько плачет безутешный муж.

Принесла ему тяжёлую кручину
сука-смерть сорокой на хвосте.
Угасивши впредь его лучину,
вьюгой заскользила в пустоте.

Деревянные часы остановились,
оторочил зеркало платок,
и ягнята плотно в кучу сбились,
ощутивши вечный холодок.

Затаился мышью старый кот в чулане,
голос потерял цветной петух —
Божья дочь лежит под образами,
провожая в кущи православный Дух.

Но нетленна вера над землёю Русской,
брошенной в объятья тёмных сил!
В срок Господь к себе призвавши душу,
веру в светлое Он двойней оделил.

[rummi]

Испытал культурный шок, прослушивая сингл OXXXYMIRON 2021 года

Городской сумасшедший —
Непрошенный гость из эпохи лет сто как прошедшей,
Под рубищем—ветошью будущим дервишам
В тубусе спешно несущий депешу.

[rummi]

Над тростником медлительного Нила,
Где носятся лишь бабочки да птицы,
Скрывается забытая могила
Преступной, но пленительной царицы.

Ночная мгла несёт свои обманы,
Встает луна, как грешная сирена,
Бегут белесоватые туманы,
И из пещеры крадётся гиена.

Её стенанья яростны и грубы,
Ее глаза зловещи и унылы,
И страшны угрожающие зубы
На розоватом мраморе могилы.

«Смотри, луна, влюбленная в безумных,
Смотрите, звезды, стройные виденья,
И тёмный Нил, владыка вод бесшумных,
И бабочки, и птицы, и растенья.

Смотрите все, как шерсть моя дыбится,
Как блещут взоры злыми огоньками.
Неправда ль, я такая же царица,
Как та, что спит под этими камнями?

В ней билось сердце, полное изменой,
Носили смерть изогнутые брови,
Она была такою же гиеной,
Она, как я, любила запах крови».

По деревням собаки воют в страхе,
В домах рыдают маленькие дети,
И хмурые хватаются феллахи
За длинные, безжалостные плети.

[rummi]

Может, это легенда, но было так:

Маяковский как-то заскочил к Северянину, болтали о том о сём... Володя, омочив кусочек ананаса в бокале с шампанским, произнёс первые строчки.

Далее, после паузы, Игорь Северянин выдал красивое продолжение...

Наслаждайтесь вкусом и удивительной остротой!

[rummi]

Гуманизм породил геноцид,
Правосудие дало трибунал,
Отклонения создали закон,
Что мы сеем — то и пожинаем.

Rasczak: "You. Why are only citizens allowed to vote?"

Student: "It's a reward. Something the Federation gives you for doing a federal service".

Rasczak: "No. Something given has no value. When you vote, you are exercising political authority. You're using force. And force, my friends, is violence. The supreme authority from which all other authorities are derived".

Dizzy: "My mother always told me that violence doesn't solve anything".

Rasczak: "Really? I wonder what the city founders of Hiroshima would have to say about that? You..."

Carmen: "They wouldn't say anything. Hiroshima was destroyed".

Rasczak: "Correct. Naked force has resolved more conflicts throughout history than any other factor. The contrary opinion, that violence doesn't solve anything, is wishful thinking at its worst. People who forget that always die".

[rummi]

Механический пёс напоминал гигантскую пчелу, возвратившуюся в улей с поля, где нектар цветов напоён ядом, рождающим безумие и кошмары.

Тело пса напиталось этим густым сладким дурманом, и теперь он спал, сном пытаясь побороть злую силу яда.

— Здравствуй, — прошептал Монтэг, как всегда зачарованно глядя на мёртвого и в то же время живого зверя.

Монтэг коснулся морды пса.

Пёс заворчал.

Монтэг отпрянул.

Пёс приподнялся в конуре и взглянул на Монтэга внезапно ожившими, полными зелёно-синих неоновых искр глазами.

Снова он заворчал — странный, режущий ухо звук, смесь электрического жужжания, шипения масла на сковороде и металлического скрежета, словно пришёл в движение какой-то ветхий, давно заброшенный механизм, скрипучий от ржавчины и стариковской подозрительности.

— Но-но, старик, — прошептал Монтэг, сердце у него бешено заколотилось. Он увидел, как из морды собаки высунулась на дюйм игла, исчезла, снова высунулась, снова исчезла. Где-то в чреве пса нарастало рычание, сверкающий взгляд был устремлён на Монтэга.

Монтэг попятился. Пёс сделал шаг из конуры. Монтэг схватился рукой за шест. Ответив на прикосновение, шест взвился вверх и бесшумно пронёс Монтэга через люк в потолке. Он ступил на полутёмную площадку верхнего этажа.

Он весь дрожал, лицо его покрылось землистой бледностью. Внизу пёс затих и снова опустился на свои восемь неправдоподобных паучьих лап, продолжая мягко гудеть: его многогранные глаза-кристаллы снова погасли.

[rummi]

Мы уходим, чтобы вернуться;
Может, завтра, а может — назад.
Бледный свет на кресты Луна бросит,
Опуская печально взгляд.

Ветерок проскользнёт украдкой
В мягких косах плакучих ив;
Утирая слезу заплаткой,
Cтанет вдруг, как они, — молчалив.

Вспомнил молодец зимнюю вьюгу,
Закружившую в танце его,
Как они отдавались друг другу,
Пеленой накрывая село.

А потом, зарываясь в сугробы,
Cладко спали, лишённые сил,
И сердца их дышали любовью,
От которой снежок искрил.

День за днём пролетали мгновенья,
Подошёл отведённый срок —
Наполняя чувства смятеньем,
Зажурчал капели звонок.

Как-то утром вьюги не стало...
Cнег осел, потемнев от слёз,
Что в насмешку морозной страсти
Её новый избранник принёс.

[rummi]

Обрыдли друзей милых лица,
Наскучили пьяные сны.
Мне не на что больше молиться —
Твой образ упал со стены.

Тепло хрупких рук ускользает...
"Чего же ты медлишь?!" — cпроси.

Лишь Осень ответ тот знает —
То плача, то вновь расцветая;
Что-то большое теряя
И вместе с тем обретая,

Неси меня, Осень, неси!

[rummi]

"И опять этот смех... серебристый, чистый, прощающий.
Потом вздох... томный и глубокий, сравнимый со звуком рвущейся под порывами безжалостного ветра паутинки".

Кто здесь? Только ты и я...
Но вечность как-то странно встряла между нами;
Из дней пологих, косогором ночи
взбирается томления верстами.

Под ветхим пологом надежд неотразимых,
прильнув к стеклу желанья нежной веры,
мы встретимся на миг в тоске единой,
чтоб завтра снова стать венцом её химеры.